Регистрация

Поиск по сайту

Поиск по лоту

Поиск по архиву

Новые типы императорского портрета на позднеримских монетах (IV в.)

"Иконография портрета правителя в римской нумизматике отличалась редкой устойчивостью со времени установления Империи. На аверсах бесчисленных монет всех номиналов на протяжении трех столетий тиражировался профильный бюст императора в лавровом венке, шлеме или лучевой короне, за немногими исключениями обращенный вправо. Очевидные отступления от этой традиции произошли в IV в., когда отец и сын Лицинии были изображены на золотых ауреусах анфас, Константин I последовал их примеру, а также инициировал выпуск золотых солидов с т.н. «одухотворенным» портретом, Констанций II стал чеканить солиды с портретом в трехчетвертном ракурсе ." М.Н. Бутырский

        Иконография портрета правителя в римской нумизматике отличалась редкой устойчивостью во времени cтановления Империи. На аверсах бесчисленных монет всех номиналов на протяжении трех столетий тиражировался профильный бюст императора в лавровом венке, шлеме или лучевой короне, за немногими исключениями обращенный вправо. Очевидные отступления от этой традиции произошли в IV в., когда отец и сын Лицинии были изображены на золотых ауреусах анфас, Константин I последовал их примеру, а также инициировал выпуск золотых солидов с т.н. «одухотворенным» портретом, Констанций II стал чеканить солиды с портретом в трехчетвертном ракурсе 1. Сколь бы различными не были ближайшая мотивация и последующая удьба этих нововведений, они органично входят в круг поисков новой содержательности образа (и прежде всего образа правителя), которыми наполнена художественная культура IV в. Раскрытие образного содержания новых типов портрета на позднеримских монетах, их типологических и стилистических особенностей будет целью данной работы.

      Фронтальные изображения императоров Лициния I (311-324) и Лициния II Младшего создали замечательный прецедент в нумизматической иконографии правителя. Впервые, в виде парных погрудных портретов, они были помещены на золотой медальон (достоинством 4 ауреуса) с именами обоих Лициниев, датируемый ок. 320 и отчеканенный в Никомедии 2. Он считается прототипом иконографии ауреусов, чеканенных в Никомедии и Антиохии в марте 321-22 3. Эти раздельные коммеморативные выпуски по случаю десятилетия власти старшего Лициния как Августа и пятилетия соправления его сына в ранге Цезаря (т.н. vota ) 4 пришлись на время разрыва их отношений с Константином и канун гражданской войны. Евсевий Памфил самыми черными красками рисует образ Августа Лициния в эти последние годы его правления, когда он отвернулся от христиан и стал «богоненавистником» 5.

      Оба Лициния изображены на ауреусах в военных плащах поверх доспехов, без лучевой короны или лаврового венка на коротко стриженных головах (на медальоне головы правителей обрамлены нимбами). Черты лиц отца и сына лишены индивидуальности, но возрастное отличие все-таки передано. По своей выразительности эти портреты имеют много общего со скульптурными головами императоров позднего III - раннего IV вв. (головы тетрархов из Сан- Марко в Венеции и др.) – выражением сверхличной силы в неподвижных взглядах широко раскрытых глаз и абстрактной симметрией черт при достаточно пластично трактованном контуре лица (масштабы монетного кружка позволяют это отметить). Эти признаки характеризуют т.н. «сакральный» тип императорского портрета, на рубеже столетий заменивший собой прежнее индивидуализированное изображение.

     Представление повелителей анфас фиксирует момент церемониальной остановленности, предстояния пред их ликами, мысленно переводя монету из категории предметов функционального назначения в ранг объектов сакрализованного императорского культа. Легенды IOVI CONSERVATORI LICINIORVM AVG ET CAES на медальоне 320 г., IOVI CONS[ERVATORI] – LICINI[I] AVG[USTI] на ауреусах Лициния I и IOVI CONSER-VATORI CAES[ARI] у Лициния II Младшего закрепляют тесную и персонифицированную связь между божеством (тронным Юпитером) и монархом (монархами), одновременно и единообразно явленных обеими сторонами монеты.

    Позднеримские ауреусы с фронтальными изображениями Юпитера и Лициниев предвосхищают знаменитые выпуски солидов и гексаграмм императора Юстиниана II с изображением Христа (685-95) 6, но со своеобразной инверсией, поскольку византийские денежные знаки конца VII в. несут погрудный образ Христа на аверсе, а фигура стоящего императора занимает оборотную сторону тех же монет. Позднейшие, постиконоборческие солиды IX-XI вв., в частности, «вернули» на аверс изображение тронного Спасителя, сохранив за реверсом погрудный портрет монарха 7. Можно сказать, что в этом смысле развитая византийская нумизматическая иконография воспроизвела типологическую схему ауреусов Лициниев, с ее характером демонстрации отношений между Божеством и правителем, небесной и земной властью. Однако преемственность остается на уровне формальной конструкции: принципиальное различие в содержании обоих «образов власти» – IV и IX вв. – раскрывается в легендах, сопровождающих изображения аверса и реверса. IOVI CONSERVATORI – LICINII AVGUSTI ауреусов IV в. устанавливает связь между божеством и правителем на индивидуальном уровне, основанную на личном выборе монарха и оттого предполагающую равенство участвующих в ней субъектов, тогда как IHS XRS REX REGNANTIUM византийских солидов утверждает предвечную и безусловную власть Христа над всеми земными владыками.

     Характерное для IV в. декларирование личного контакта между правителем и божеством можно проследить и по монетам первого христианского императора Константина I 8 . На выпусках до 325 он представлен вместе с Sol Invictus – Непобедимым Солнцем, Божественным соправителем императора, названным в легенде comes Augusti, т.е. «постоянным спутником Августа» 9. Профильные изображения императора и Sol Invictus уподоблены друг другу, причем именно божеству придается портретное сходство с монархом. Исследовавший эту проблематику Э. Канторович, в частности, отмечал, что со времени Аврелиана и, особенно, в тетрархии Диоклетиана правитель мог быть отождествлен с божеством, которое он изображал как novus Hercules, novus Iovius или novus Sol, при этом genius каждого из правителей, по- прежнему являясь божеством и объектом поклонения, провозглашался истинным гением Юпитера или Геркулеса. Тем самым Гений Августа и божество становятся почти неразличимыми, как это и показано на монетах 10.

     Вторая половина правления Константина I была ознаменована выпуском монет с профильным изображением императора, устремившим свой взор к небу 11. Его характерными чертами могут быть выделены следующие: голова и шея исполнены более широкими, чем обычно, грудь не показана вовсе, на голове изображена в виде повязки диадема.

     Этот необычной для римской иконографии портрет не остался без внимания современников, так что мы имеем уникальные свидетельства источников, дающие возможность аутентичной интерпретации образа. Первое из них принадлежит перу Евсевия Памфила. «Сколь глубоко укоренилось в душе его сила божественной веры, можно заключить и из того уже, что на золотых монетах он повелел изображать себя со взором, обращенным горе и устремленным к Богу, в виде молящегося» 12. Второе принадлежит главному оппоненту христианства в IV в. императору Юлиану. Он писал об изображениях Константина-Солнца, взирающего на свою возлюбленную Луну.

     Ни одно из этих толкований не является исключительным, что убедительно показал Ханс - Петер Л’Оранж 13. На монетах Константина мы имеем дела с определенной стилизацией императорского образа, проведенной в абсолютно традиционном для античности направлении. Император представлен в общении с небесными силами, и художественный язык, средствами которого это действие передано, был понятен и доступен человеку IV в., будь то христианин или язычник. «Квазихристианский» портрет Константина, не являясь созданием иконографии IV в., абсолютно органичен в ряду портретов властителей древности, типологически восходящих к образу вдохновленного Александра работы Лисиппа. Идеализированные изображения самого Александра, и типологически, и стилистически близкие нумизматическим портретам Константина, сохранились на многих монетах античности 14.

     Как мы постарались показать, новые портретные типы Лициния и Константина были использованы для демонстрации, в первую очередь, теснейшей личной связи между правителем и божеством. На это указывают сам способ представления и содержание легенд, где одновременно фигурируют имена императоров и богов. Исключением является образ «вдохновленного» Константина, в котором небезосновательно угадывается христианский подтекст. Имя Бога христиан на монетах первого императора-христианина представляло своего рода «фигуру умолчания», его присутствие (и то в виде монограммы Хи-Ро) можно проследить на крайне редких выпусках периода правления Константина 15. Чекан следующего царствования сохранил эту тенденцию.

     На тридцатом году правления сына и преемника Константина императоре Констанции II (ок. 353) на лицевой стороне золотых солидах был утвержден новый тип погрудного императорского портрета. Он был исполнен в трехчетвертном ракурсе, но с лицом почти анфас, в воинских доспехах и с копьем и щитом в руках.

     Хотя на монетах Рима известны изображения правителя в доспехах и при оружии, представление о военном аспекте императорского служения, выраженным императорским портретом, на наш взгляд, не может быть полным без учета тех тенденций в духовной культуре, которыми отмечен IV в. Христианизация Империи со времени Константина не внесла на первых порах видимых изменений в традиционный образ правителя-воина, но, скорее, культ воинского служения и воинской доблести оказал значительное влияние на христианскую этику и складывающийся образный ряд.

     Как показывают многочисленные примеры из области изобразительного искусства и литературы, воинская тематика и терминология активно использовались церковными авторами III-IV вв. для передачи различных аспектов духовной жизни христианина. Опыт подобного словоупотребления восходит к Посланиям апостола Павла, наиболее авторитетному источнику «военизированных» образов, передающих характер духовной борьбы христиан с противоборствующими им силами Диавола. Если сопоставить образ Императора-воина на монетах IV-V вв. с текстом Посланий апостола, то соответствие литературных и изобразительных топосов покажется несомненной: 2 Кор. 6:7 (...являем себя «в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой руке и левой руке»); Еф. 6:11-18 («Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских... станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым можете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие»); 1 Фес. 5:8 («Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения...»).

     В подражание св. Павлу многие церковные авторы III-IV вв. пользуются военной терминологией, повествуя о борьбе христиан с силами зла 16. Очевидно, наиболее характерным примером является употребление слова miles в применении к христианину, ведущему незримую духовную борьбу. Например, Лактанций называет своего друга Доната miles Christi 17, Евсевий Памфил пишет о «воинах (milites) рати Царства Христова» 18, которая и есть христианское сообщество, militia Dei, оснащенная духовным оружием. Император возглавляет это сообщество, и его воинские доблести есть следствие статуса «друга» Христа и miles Christi, помогающего ему побеждать физических и духовных противников. По выражению Евсевия Памфила, Константин, «облекшись в броню благочестия», «в одно и то же время одержал победу над врагами и демонами» 19.

     Итак, в глазах христианина, воспитанного на подобных образах, воинское облачение императора могло характеризовать предводителя Pax Romana и как верховного miles Christi, единоборца и лидера Pax Christiana в противостоянии силам зла, который «…свыше украшенный доспехами против врагов, умеет посредством войны обуздывать явных противников истины» 20. Допустимость таких уподоблений подкрепляется традицией ранневизантийского Христомимесиса и понимания императорского служения как подражания Христу, обратным проявлением чего оказываются многочисленные цитаты из позднеримской иконографии правителя в складывающейся иконографии Христа. Мозаичное изображение Христа Триумфатора (ок. 500) в Архиепископской капелле в Равенне, в доспехах и плаще-палудаментуме с драгоценной фибулой, с возложенным на правое плечо крестом – аналогом копья в императорском портрете на монетах, представляет собой визуальный аналог знаменитому 13 стиху 90 Псалма. В комментарии на него Блаженный Августин титулует Христа императором: «В этой истинной скинии (т.е. во плоти) Император (т.е. Христос) сражается за нас» 21.

     Несмотря на то, что в обновленной иконографии императорского портрета отсутствуют внешние признаки, указывающие на статус монарха-христианина, демонстративное наделение портретируемого военными атрибутами – шлемом, панцирем, копьем и щитом – создавало новый образ правителя-триумфатора, допускающий истолкование в духе христианской риторики того времени. Можно допустить, что образ императора-воина на лицевой стороне солидов Констанция не только утверждал военный авторитет и мощь империи в лице ее предводителей, но и воплощал религиозные идеологемы, актуальные именно в эпоху усиленной христианизации государственного и общественного сознания, имевшей следствием превращение Pax Romana в Pax Christiana. Обновленный образ монарха-христианина, заместителя Христа и предводителя сообщества верных, выстраивался на основе традиционных античных топосов и представления об императоре как победоносном воителе 22.

     В контексте такого представления о христианском монархе возникает и существует целый ряд сюжетных композиций на монетах, в первую очередь солидах. Не вызывают сомнения библейские коннотации тех из них, где центральное место принадлежит императору, попирающему льва или змея, а также водружающему ногу на подиум. Лев – символ нечестия, в Библии он олицетворяет могущество Диавола, в патристике, как и змея, служит уподоблением ереси. Эти сквозные образы существуют на протяжении выпусков нескольких государей, но не выходят за пределы V в.

     На этих и подобных им сюжетах император персонифицирует собой идеального христианина, предводителя Militia Dei, во всеоружии веры встречающего и побеждающего грозных и неведомых прежним властителям противников – «противников истины», силы зла, которые воплощены в образах льва, змея, но чаще – варваров, повергаемых и попираемых miles Christi.

     Варварские полчища - главные враги империи, не только «внутренние» (если пользоваться терминологией апологетов) враги Pax Christiana, но и «внешние» для Pax Romana. Поэтому борьба с ними должна быть переведена из сферы исключительно духовного противоборства на поле телесной брани. В III в. с неизбежностью встает проблема участия христианина в войне. Если ранее, как, например, у Тертуллиана, сама возможность этого категорически отрицалась путем противопоставления понятий miles и paganus в непереводимой игре слов: «Для него (Иисуса) воин в такой же мере истинный язычник, как язычник - истинный воин» 23, то отцы церкви IV-V вв. обосновали вооруженную защиту своего отечества как достойное дело: Августин как бы дезавуирует Тертуллиана, утверждая: «Нельзя считать, что всякий, служащий при боевом оружии, неугоден Богу» 24. Он развивает идеи справедливой войны, в которой христианин может и должен участвовать, если он мирянин, а не священнослужитель: («Итак, иные, молясь, сражаются за вас с невидимыми врагами; вы стараетесь для них, сражаясь с видимыми варварами») 25. Если militia посвящена справедливой войне - оборонительной, карающей злодеев, восстанавливающей частные права граждан, - это дело достойное. Война с варварами, не признающими Христа и одновременно посягающими на мирную жизнь его «стада», безусловно война справедливая. Амвросий Медиоланский одобряет храбрость «тех, кто защищает на войне родину от варваров, оберегает слабых внутри страны или союзников от разбойников» 26. Епископ Максим Туринский полагал, что «военная служба - не преступление...» 27.

     Мы не могли не расширить рамки нашего исследования за счет обращения к сюжетным композициям реверса. Их очевидная связь с отредактированным при Констанции II портретом императора дает дополнительную аргументацию в пользу видения в нем образа победоносного правителя-христианина. Его атрибутами, помимо оружия – копья и щита, является лабарум с христограммой. Условный же портрет императора на аверсе солидов есть наиболее общее и полное выражение его готовности как идеального предводителя Militia Dei противостоять неназванным, но подразумеваемым диавольским силам. Монетная иконография призвана была закрепить эти формулы в общественном сознании. Таким образом, в обобщение сказанного добавим, что христианская символика на позднеримских монетах выступает как символика военных доблестей, составная часть императорской иконографии.

     Как мы постарались показать, новые портретные типы, большинство из которых были помещены на монеты, битые в честь годовщин императорских правлений, должны были отразить близость правителя к избранному им самим божеству, а через это – божественную природу либо самого государя, либо врученной ему власти. Достигалось это по-разному, с использованием традиционных моделей представления (с использованием двойных профильных портретов императора и божества, «вдохновленного» профильного портрета Константина) или созданием новых (фасовые и трехчетвертные портреты). Последующая история их показывает, насколько нововведения IV в. оказались востребованными в арсенал становящейся христианско-имперской иконографии. После Лициния фасовые изображения императора крайне редко использовались в золотом чекане IV-V вв. 28, пока при Юстиниане I (528-565) не сделались доминирующим типом императорского портрета (на золотых солидах и бронзовых фоллисах); «одухотворенный» портрет Константина I исчез к середине IV в., будучи повторен в отдельных выпусках его сыновей Константина II, Констанция II, Константа и племянника Дельмация; трехчетвертной портрет императора в военном облачении после Констанция II был возрожден при Аркадии (395-408) 29 и до начала VI в. был типовым для оформления лицевых сторон ранневизантийских солидов.

 

 

     1 - Указания на монеты даются по изданию : The Roman Imperial Coinage, v. VII Constantine and Licinius. London, 1966 (далее - RIC VII); v. VIII The Family of Constantine I. London, 1981 (далее - RIC VIII).

      2 RIC VII, 605. N. 37. Более ранние по времени портреты Константина I на солидах 315-316 исполнены в легком трехчетвертном ракурсе. См. сн. 12.

      3 - RIC VII, 606-607, 681 (Pl. 20, nn. 41, 42; pl. 23, nn. 32-33).

      4 - На это указывают надписи на реверсе: SIC X/SIC XX ауреусов Лициния Августа, SIC V/SIC X Лициния Цезаря. См.RIC VII, 591-592.

     5 - Евсевий Памфил. Церковная история. Кн. Х; 9, 4.

     6 - Breckenridge J.D. The Numismatic Iconography of Justinian II //N.N.M. 144 (1959).

     7 - Grierson Ph. Byzantine coins. London, 1982, 98, 178-179.

    8 - Литература, посвященная нумизматической иконографии Константина, достаточно обширна. Наибольший интерес у исследователей вызывало отражение на монетах перехода от почитания языческих богов к почитанию Христа и начальная история репрезентативной христианской символики на них. Ссылки на конкретные работы будут даны ниже.

     9 - Солиды 315 и 316 чекана Тицинума, несущие аверсную легенду COMIS CONST-ANTINI AVG (RIC VII, 363, 368. Pl. 9, n. 32; рl. 10, n. 53). О них: A.D. Nock, The Emperor’s Divine Comes //Journal of Roman Studies 37 (1947); M.R. Alfoldi, Die Sol Comes – Munze vom Jahre 325. Neues zur Bekehrung Constantins //Festschrift Theodor Klauser, Jahrbuch fur Antike und Christentum, I (Munster, 1964).

     10 - Kantorowicz E. The King’s Two Bodies. Princeton, 1997, 501-504.

     11 - RIC VII, 44. Он имеется на золотом медальоне достоинством 4,5 солида, чеканенном в Риме в честь 20-летия правления Константина (RIC VII, 326, n. 272).

     12 - Евсевий Памфил, Жизнь блаженного василевса Константина, Кн. 4, гл.15 (М., 1998, 148).

     13 - L’Orange H.-P. Apotheosis in Ancient Portraiture. Oslo, 1947, 90-94.

     14 - LOrange H.-P., Fig. 4-5.

     15 - Медальон 315 из Тицинума (RIC VII, pl. 9, 36) и выпуск бронзовых монет с изображением лабарума (RIC VII, pl. 18, 19)

     16 - J. Flori, L’ideologie du glaive. Prehistoire de la chevalerie. Geneve, 1983. Рус. изд.: Флори Ж. Идеология меча. Предыстория рыцарства. СПб., 1999. С. 34-35, 48-49.

     17 - «Hoc est esse discipulum dei, hoc est militem Christi…» (Lactantius, De mortibus persecutorum, XVI, 9). Лактанций, О смертях преследователей. СПб. 1999.

     18 - «… regni Jesu Christi milites» (Eusebius, Historia Ecclesiastica, VIII, 3).

     19 - Евсевий Памфил. Жизнь блаженного василевса Константина. М., 1998. 2.16-17.

    20 - Евсевия Памфила слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования //Жизнь блаженного василевса Константина. С. 218; 2.16-17.

     21 - Tabernaculum Dei caro est... In ipso tabernaculo Imperator militavit pro nobis. Августин, Комментарии к Псалтири.

     22 - Мозаика V-VI вв. из Джубы (Ливан) с погрудным изображением воина в доспехах и с копьем на плече, с эпитетом KTICIC.

     23 - Apud hunc <...> tam miles est paganus fidelis, quam paganus est miles fidelis. De Corona II (Цит. по: Флори, 60, сн. 74).

     24 - Noli existimare neminem Deo placere posse, dui in armis bellicis militat (Цит. по: Флори, 39).

     25 - Alii ergo pro vobis orando pugnant contra invisibiles inimicos; vos pro eis pugnando laboratis contra visibiles barbaros (Epistola 189, P. L., 33, col. 855). (цит. по: Флори, 56, сн. 28).

     26 - Ambroise de Milan. De officiis, 1, 27. (Цит. по: Флори, 46).

     27 - Non enim militare delictum est... (Maxime de Turin. Homelie 114, I,, P. L. 57, col. 518). (Цит. по: Флори, 56, сн. 29).

     28 - См., напр. солиды западных императриц Лицинии Евдоксии (439-?) и Евфимии (467-472?) (Catalogue of Late Roman Coins in the Dumbarton Oaks Collection, nn. 870, 933).

     29 - Там же. P. 12, 74. N. 207 ff

                                                                                                          

 

 М.Н. Бутырский